Юля Галаган – волонтерка «Красного Креста», детская психологиня, учится в Киевской «Школе Инженеров Мира», где изучает подходы к ненасильственному общению. Она с другими волонтерами проводит занятия с подростками, находящимися в СИЗО – учит их ненасильственной коммуникации по методу Маршала Розенберга – помогает подросткам научится конструктивно общаться с окружающими, понимать свои потребности и потребности других, общаться с людьми так, чтобы достигать взаимопонимания.
Юля рассказала «Поваге» как ненасильственная коммуникация помогает подросткам в СИЗО и почему уважение и эмпатия способны изменить жизнь девочек и мальчиков в исправительном учреждении или потенциально повлиять на их судьбу.
В основном, их досуг – это ничегонеделание. Потому наши занятия – это их окно в мир.
Раз в неделю я и три-четыре волонтерки приходим в СИЗО, где нас ждет группа подростков. Состав группы меняется довольно часто, ведь туда могут попасть, как те, кто находится в этом СИЗО всего пару дней (например, они пережидают тут транспортировки в другое СИЗО из-за выходных) так и те, кто сидит там уже полтора года, в ожидании окончания следствия. Занятия групповые.
На них стабильно восемь-десять человек. Сейчас в группе две девочки, остальные парни. В СИЗО у подростков мало возможностей отказаться пойти на занятие – такие мероприятия посещают все вместе и с разрешения Администрации. Администрация ставит их перед фактом – идете на встречу по ненасильственной коммуникации. Поэтому важно суметь установить доверительные отношения со всеми сторонами в системе СИЗО. Как-то так.
На занятиях мы обязательно разговариваем о том, как прошла у всех неделя. Мы стараемся поговорить о важных событиях или просто об обычной жизни. Подросткам в СИЗО особо нечем заняться – часть времени идет на уроки и бытовые задания, часть – на прогулку на воздухе, некоторые читают книги, большинство смотрит телевизор, кто-то набивает татушки. Их досуг заполняется деструктивными планами и разговорами. Потому дополнительные занятия с приходящими организациями и волонтерами – это их окно в обычный мир.
Ситуации у них разные, большинство под следствием: у одного мелкие кражи, у
другого очень серьезные преступления, связанные с насилием. При этом все они остаются детьми и подростками, которые любят животных, скучают по мамам и домашней еде, любят гонять в футбол или рисовать. Дети разные, объединяет и только то, что все они находятся тут, в месте несвободы. Мы здесь заниматься, а не осуждать.
Впрочем, есть ещё одна особенность этих детей – они не жалуются и не любят говорить о личном. Это их оберегаемое пространство свободы. Теперь в их жизни мало собственной воли: они живут в ожидании суда и свиданий, выполняют решения других – влиять на что-то трудно. Общаться придется столько, сколько нужно следствию по закону и на темы, на которые необходимо.
Кроме того, СИЗО это не курорт и подростки оказались там не случайно – свободного пространства практически нет– уединиться невозможно. Потому дети оберегают свои личные истории, особенно, связанные с их личной болью – это позволяет им остаться личностями и хранить свои границы.
Впрочем, под контроль попадают не только личные истории – я не слышала жалоб от подростков в принципе. Никогда. Однажды я заметила, что одной из девочек во время занятия стало физически плохо. Была ужасная жара, она сидела вся бело-зеленая и обливалась потом. Я у неё спросила «что мы можем сделать, чтобы тебе стало лучше? Открыть окно или позвать врача?», но она попросила не прекращать занятие.
Я продолжила, но в какой-то момент я просто не выдержала и спросила: «почему ты говоришь, что все в порядке, если я вижу, что тебе плохо?». Это был такой момент, когда группа замолчала. Меня шокировал ее ответ. Она сказала: «Я не хочу вас обременять своими проблемами. Я не хочу, чтобы вы из-за меня переживали, вы и так тратите на нас свое время». Понимаете, она в предобморочном состоянии переживала не за себя, а за меня. Она не допускала мысли, что ее состоянии имеет значение.
В их понимании схема работает так: после жалоб идет нытье, за нытьем – жалость. Они думают так: «жалость меня размоет, а я этого не хочу. Я должна быть крепкой, я должна терпеть. Я должна дождаться, когда этот ужасный период закончится. Потому вы, пожалуйста, на меня не смотрите и не жалейте меня, продолжайте свое занятие, а я как-то переживу».
Если во время занятия с психологом дверь открыта и за ней ходят работники СИЗО – о доверии не может быть и речи
Работать над доверием и контактом сложно, но это ключевой фактор в нашей работе. Подростки начинают слушать нас и делиться своим мнением только, если чувствуют безопасность и эмпатию. Тогда мы можем что-то обсуждать с ними, делать выводы, учить. Например, мы никогда не будем использовать то, что они расскажут против них, не будем осуждать или заставлять что-то выполнять обязательно. Но принятие их потребностей не означает, что мы будем поддерживать их стратегии. Об этом мы тоже говорим на занятиях.
Если во время нашего занятия дверь открыта и за ней дежурят или постоянно проходят работники СИЗО – о доверии не может быть и речи. К нашим занятиям всегда относились с поддержкой. Сейчас мы работаем в хорошей комнате с двумя дверьми с внутренним коридорчиком между ними. Мы занимаемся без охраны и потому дети чувствуют себя достаточно свободно.
СИЗО разрешило нам проводить общие занятия для мальчиков и девочек, хотя содержат их конечно отдельно. Это важно, жизнь в СИЗО искажает представление подростков о мире – они всегда находятся в окружении людей своего пола. Это меняет их общение, восприятие, меняет механизмы принятия решений и так далее. На наших занятиях мы соблюдаем гендерный баланс. Да, в СИЗО больше парней, потому среди наших волонтеров больше женщин. В общем, на занятии получается примерно поровну парней и девушек, возраст тоже разный.
Наше различие позволяет смотреть на проблемы, как в реальной жизни, с разных точек зрения и разного опыта. Так выглядит настоящая жизнь, важно, чтобы подростки помнили об этом.
У ВСЕХ ЕСТЬ ПОТРЕБНОСТЬ В БЕЗОПАСНОСТИ, НО КТО-ТО ЗА НЕЕ ГОТОВ ДРАТЬСЯ, А КТО-ТО ИЗ-ЗА НЕЕ ИЗБЕГАЕТ ЛЮДЕЙ
В самом начале курса занятий мы обсуждали, кто отвечает за наши личные потребности. Например, потребности в заботе, безопасности, еде. Рано или поздно мы приходим к тому, что у каждого есть возможность беспокоится обо всех своих потребностях самостоятельно. Другой вопрос, каким образом.
Я не могу рассказывать личные истории подростков, с которыми я работаю, но могу привести пример. У двоих людей может быть одинаковая потребность, например, в безопасности, но решаться она может совершенно разными путями. Кто-то начинает нападать на более слабых, показывая свою силу и зарабатывая таким образом авторитет, а кто-то, ради безопасности, избегает контактов с людьми. Если люди будут знать, что у них одинаковые потребности и смогут их обсудить, понимая друг друга, им будет проще избежать конфликтов.
Также мы обсуждаем тему «должен ли я нести ответственность за потребности других людей и как о них узнать». Это тоже помогает в повседневной жизни.
Мальчики легче адаптируются на занятиях, девочки дольше осторожничают. Впрочем, когда появляется доверие девочкам легче говорить о чувствах, они легче исследуют себя, не боятся каких-то противоречивых столкновениях в понятиях, которые мы можем рассмотреть с разных сторон. Например, можно ли думать о том, что это правильно или неправильно иметь к кому-то враждебные чувства или чувство гнева. Девочки легче размышляют на темы может ли конфликт приносить какой-то конструктив в отношения.
В группе, с которой я работаю сейчас, парням довольно сложно размышлять об этом. Впрочем, и мальчикам и девочкам одинаково сложно, когда мы разбираем темы про справедливость. Это больная тема, которая касается их прошлого, их следствия, по результатам которого они либо выйдут на свободу, либо попадут в колонию и на сколько.
Кроме того, мы с ними учимся строить предложения, в которых они могут ясно и твердо говорить о своих потребностях, не применяя насилие, то есть говорить так, чтобы и второй стороне не приходилось защищаться. В основе этого общения лежит эмпатия, а не манипуляции.
Например, ребенок может сказать следствию: «Вы ничего не понимаете, вы просто хотите меня подставить, как только я выйду на свободу, я отомщу тем людям, которые на самом деле совершили преступление!». После такого разговора у суда нет никакой полезной информации, кроме того, что этого ребенка лучше не выпускать под домашний арест.
Мы учим подростков конструктивно выражать свои мысли. Например: «Я услышал ваше заключение. Я чувствую себя потерянным, я чувствую гнев и бессилие. Моя потребность в справедливости не удовлетворена. Я рассказываю себе историю, что вы хотите быстрее продвинуть это дело и мне не хватает ясности, почему вы не хотите допросить дополнительных свидетелей. Они могли бы добавить информации в мое дело. Чтобы вы могли ответить мне сейчас?».
Между первым и вторым вариантом – качественная разница. Даже взрослому человеку, который находится в страхе и стрессе довольно сложно так построить речь, но эта речь – инструмент, который может помочь подростку и, возможно, даже повлиять на ход его дела.
Иногда дети сильно вникают во все техники, вовлекаются и начинают тянуть всю группу, а в какой-то момент резко наступает регресс: пропадает интерес, ребенок ничего не хочет, не вовлекается и может даже начать разбрасывать предметы по аудитории. Это обычно происходит, когда в следствии произошли какие-то повороты и ребенок потерял надежду или возможность повлиять на свою судьбу. Такие повороты отбрасывают даже самых способных учеников назад и они забывают о всех инструментах, которые освоили.
Они перестают здраво рассуждать и думать «кому я делаю хуже, когда действую в такой способ». Я понимаю, что это довольно шаткое состояние. Любые негативные факторы способны сломать состояние подростка в СИЗО.
ЗАДАЧА ОБЩЕСТВА СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ПОДРОСТОК, СОВЕРШИВШИЙ ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ОСОЗНАВАЛ, КАК ЕГО ДЕЙСТВИЯ ПОВЛИЯЛИ НА ЖЕРТВУ
Когда мы говорим о подростках, которые оказались в СИЗО, важно помнить, что насилие в их жизни началось гораздо раньше, чем они совершили преступление. Ребенок всю свою жизнь проводит в семье, в школе и обществе, а не в вакууме. У нас, как у общества, должен возникать вопрос, как мы можем не допустить ситуации, после которой ребенок окажется в СИЗО.
Мы, волонтеры, которые обучают детей ненасильственной коммуникации, могли бы быть эффективными, сотрудничая с социальными службами, со службами пробации. Вместе, работая комплексно с социальными педагогами, психологами и юристами, мы могли бы уменьшить количество преступлений, совершаемых детьми.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Про що говорити, з ким і як — поради Тетяни Трощинської
Наша задача, не только волонтеров, а и общества – сделать так, чтобы подросток, совершивший преступление, осознавал то, как его действия повлияли на жертву. Тут нужно понимание и эмпатия. Именно в этом осознании есть пространство для правды, извинения, прощения и исправительной стратегии. Если мы хотим, чтобы подросток больше не совершал правонарушение или насилие – нужно использовать это пространство в том числе.
В каждом СИЗО и исправительных колониях могло бы быть пространство для закрепления других стратегий поведения, социальных и профессиональных навыков. Ребенок должен знать, что из конфликтов можно выйти по-разному. Трудно, но можно. Тогда в момент, когда перед ним встанет выбор – он может решить действовать иначе. Наша задача – объяснять, как это – иначе.
Исправительной системе во всей Украине не мешали бы подобные специалисты. Например, в США в штате Орегон во всех пяти тюрьмах системно внедрен курс по ненасильственному общению. Заключенные, которые участвуют в такой годовой программе, имеют дополнительное основание для подачи на досрочное освобождение. Я бы очень хотела, чтобы в Украине было что-то подобное.
Валерия Широкова
